Для того, чтобы в любой стране, в том числе и Украине, начались качественные изменения, нужно 10% активных граждан. Этот тезис регулярно звучит в общественных дискуссиях: мол, стоит только подать пример и народ пойдет за прогрессивным меньшинством.
На самом же деле, народ никуда уходить не собирается. Большинство, от имени которого осуществляется власть в демократических странах, фрагментируется и распадается, а инициатива переходит в руки активных меньшинств. Формально последнее слово все еще остается за большинством, но меньшинства учатся обходить неповоротливые механизмы плебисцита и обыгрывать национальные сообщества помощи глобальных структур влияния.
Как перестает существовать большинство
В теории, все краеугольные вопросы жизни страны должны выноситься на всенациональное голосование: как скажет арифметическое большинство граждан, так и будет. Но стоит посмотреть на результаты выборов, чтобы понять: уверенно ссылаться на волю большинства становится все сложнее. Так, в революционном 2004-м на выборах президента явка составила более 80%. Но уже в 2010-м голосовать пришли около 70%, а в 2014-м – чуть больше 60%. На выборах в Верховную раду в 2006, 2007 и 2012-м явка составляла около 58%. В 2014-м явка избирателей не дотянула до 53%. Ну а на последних и предпоследних выборах вообще голосовали около 46%.
Если тенденция к снижению участия граждан в процедурах демократии будет сохраняться, смысл выборов будет выветриваться. Если ни один из кандидатов не набирает уверенного большинства, то решение де факто принимается в пользу того или иного меньшинства. Процедурная чистота может быть безупречной, но воспринимать всерьез президента, избранного, к примеру, 15 процентами населения очень непросто. Политологи успокаивают публику тем, что аналогичные процессы происходят и в развитых странах Запада. К примеру, в 2014-м Европарламент выбирали при явке чуть больше 30%, а в 2013-м мэра Нью-Йорка выбрали 24% избирателей.
С одной стороны, снижение интереса к выборам объясняется чрезмерной уверенностью (или неуверенностью) граждан в честности голосования. Доверие к избирательной системе и отсутствие ситуации острого политического кризиса «расхолаживает» электорат. Так же к игнорированию выборов приводит разочарование в действенности институтов демократии: зачем голосовать, если «наверху» посчитают «как надо»? Однако, с другой стороны, распад большинства вызывает ряд технологических и макросоциальных факторов, которые мало зависят от ситуации в конкретной стране.
«Если в амбаре десять овец и два волка, где здесь большинство и где меньшинство?»
(Виктор Пелевин)
«Нация – это ежедневный плебисцит» - писал в конце 19 века Эрнест Ренан. В основе национальной общности лежала общая сосредоточенность на текущем моменте, что обеспечивалась преобладанием синхронных информационных связей. Грубо говоря, несколькомиллионное сообщество граждан получало одинаковую информацию, к восприятию которой ее готовила стандартизированная система образования, а общественный консенсус складывался в более-менее цельном информационном пространстве.
Но уже несколько лет в мире разворачиваются противоположные тенденции. Общества дифференцируются, становятся все более сложными – ответом на это является фрагментация информационного поля, распад массовой культуры на отдельные течения, дифференциация всех возможных рынков. Настоящую революцию совершил интернет, который почти полностью разрушил национальные информационные границы (а точнее, сделал их прозрачными и необязательными). Прибавьте к этому постоянные вызовы, на которые не всегда может ответить демократия (к примеру, российский или исламский терроризм) – и получим то, что имеем сегодня. Сердца граждан все реже бьются в унисон, а участие в ритуалах демократии выглядит все менее необходимой.
Вся власть меньшинствам!
В противовес регрессивному большинству, все больше власти и влияния приобретают меньшинства. Как отмечает экономист Нассим Талеб, навязать свою волю большинству может даже 3-4-процентное меньшинство. «Правило меньшинств демонстрирует: чтобы сообщество функционировало должным образом, нужно только одно – небольшое количество нетолерантных, добропорядочных людей, которые лично заинтересованы в результате», – пишет Талеб. Когда-то либеральные демократы стремились защитить меньшинства от произвола большинства, но теперь меньшинства (по крайней мере, наиболее успешные) проходят сквозь большинство, как горячий нож через кусок масла.
Конечно, власть до сих пор избирают путем всеобщего голосования. Однако, меньшинства способны влиять на действия власти сильнее, чем те, кто за нее голосовал. Наиболее яркий пример – ЛГБТ-сообщество. Не пользуясь массовыми симпатиями граждан и не имея собственного лобби в парламенте (если не прислушиваться к прожженным конспирологам), они создали условия, в которых президент должен внести антидискриминационную поправку в Кодекс законов о труде, а значительная часть украинских политиков и общественных деятелей выступила в поддержку ЛГБТ-сообщества. Теперь выступать за ограничение прав ЛГБТ, ссылаясь на волю большинства граждан, абсолютно невозможно. По крайней мере, ни один мейнстримный политик не осмелится декларировать «гомофобну» позицию от имени народа.
Другой пример – «успехи» мусульман в некоторых странах ЕС, о которых без умолку и в меланхолическом тоне пишет мировая пресса. Будучи абсолютным меньшинством (причем определенную ее часть составляют нелегалы без права голоса), мусульмане распространили свое влияние настолько, что европейские обыватели с перепугу начали поддерживать ультраправых. Количество мусульман в Германии составляет около 5% населения, однако немецкий политикум сушит себе голову над тем, можно ли запретить ношение паранджи в публичных местах. И совсем не факт, что плебисцит дал бы властям карт-бланш на жесткие ограничения в отношении исламской общины: определенная часть немцев твердо исповедует ценности мультикультурализма и готова идти на уступки ради комфорта этого и других меньшинств.
Примеры сильных меньших можно приводить долго, но тенденция очевидна: большинство теряет способность к самоорганизации и отдает право первенства активным, хоть и немногочисленным общинам. Даже традиционные демократические процедуры – к примеру, выборы центральной власти – иногда становятся соревнованием меньшинств. Но в любом случае, новоизбранная власть будет вынуждена считаться не только с волей электората, но и с требованиями маргинальных радикальных групп. К чему это приведет, предсказать трудно. Однако, наверное это не увеличит уверенности обществ в действенности демократии, дисфункции которой становятся все более очевидными. Не исключено, что впереди нас ждет волна антидемократических экспериментов, инициаторами которых будут все те же активные меньшинства.
Автор: Григорий Швец
