Достаточно легкого прикосновения к гранате, и она взорвется – это ежедневная реальность людей. С железнодорожной насыпи, которая соединяет все промышленные районы Луганщины, виднеются пейзажи войны: разбитые дома, сгоревшие поля, крыши. Живые здесь только центральные улицы. Остальное – мертвая зона. Это Станица Луганская. Крайняя точка. Следующая остановка – блокпост пророссийских боевиков.
В Станице Луганской функционирует единственный на Луганщине контрольно-пропускной пункт въезда-выезда из оккупированной территории. Сине-желто бетонные блоки разделяют восточную Луганщину: перед бетоном – украинские силовики, а по ту сторону – пророссийские боевики.
Всех, кто приходит на сине-желто сторону бетона, приветствует рекламный щит с надписью «Станица Луганская – это...» Ветер или осколок мины сорвал часть надписи. Надпись говорил: «Украина». Рядом прошиты насквозь колонны автостанции, разбит крышу административного здания и часы, который остановился два года назад.
На КПВВ женщины с сумками в клеточку спешат в сторону центра Станицы Луганской. Улыбаются и, опустив глаза, стараются отвернуться от фотокамеры. Ближе к станции сформировалась очередь в несколько сотен человек. Запускают по пять. Это – переход на «ту» сторону. И единственное место, где среди бела дня можно встретить людей. Еще местных можно увидеть возле банкоматов и магазинов. И чем больше вечереет, тем меньше людей гуляют по улицам.
В разбитом доме по улице Лебединского из-под завалов выглядит обожженная спинка кровати. Остается надежда, что в момент обстрелов там никто не спал. Развалы никто не разбирает.
По улице Москва-Донбасс каждый дом – как минимум, с разбитым окном. Максимум – разрушен до фундамента. В эти дома никто не заходит. Там могут быть снаряды, которые не сдетонировали. И это не безосновательная фраза. По улице Москва-Донбасс, 26, стоит двухэтажное здание. Без окон и дверей. Внутри вместе гора кирпича и напоминает строительную площадку, которую давно забросили. Посреди кирпича сверкает металлический цилиндр. И если хорошо присмотреться, то это – подствольная граната, которая не взорвалась. Такие патроны можно встретить не только в зданиях. Такая же подствольная граната лежит под тем же окном, «спрятана» в траве. Эти снаряды специфические: не стойкие, имеют свойство самоликвидироваться. Довольно легкого прикосновения, и граната взорвется. С этим люди живут. К этому уже привыкли. Местные знают, что туда лучше не идти. Мертвые улицы.
Между городским райотделом милиции и конторой местного адвоката, вдоль той же улицы Москва-Донбасс, тянется длинный след гусеничной техники. Посреди асфальта лежит игрушечный воин: оторванные руки, поцарапанное тело, лицом в землю. Здесь время остановилось, на пороге каждого дома растет трава и кусты по колено.
Люди, которые остались здесь, в Станице Луганской, живут в терроре. Их терроризирует страх и неопределенность. Каждый, с кем бы мы не общались, – просит привезти с собой мир.
Валентина Волкова пережила все обстрелы. Живет почти возле крайнего поста украинской армии. Со слезами вспоминает обстрелы. Говорит, что сделала себе еще в юности крыльцо – всегда расставляла горшки там и выращивала рассаду. Сегодня там разбиты окна и пробит потолок – это последствия обстрела крупнокалиберным оружием. По словам Валентины Волковой, когда начали стрелять – была с мужем дома. «Он – инвалид первой группы, передвигается на костылях. Лежал на постели. Ну куда я без него, как я его покину? Он лежал на кровати, а я залезла под стол. В подвал с ним не могли залезть», – со слезами на глазах вспоминает женщина.
Ее муж во время Второй мировой войны получил ранение в голову, но выжил, хотя и самостоятельно ходить больше не смог. Так случилось, что ему приходится переживать вторую войну. И им, на самом деле, повезло, поскольку перед домом – железнодорожная насыпь, по левую сторону – высокая дорога. Валентина Волкова отстраивается и продолжает жить. Плачет и боится. Боится, что начнутся обстрелы снова.
Пока на Луганщине спокойно. В штатном режиме функционирует КПВВ, люди активизировались, возвращаются в свои дома, восстанавливаются и продолжают мирную жизнь в неопределенности и ожидании.
