Экономику США как идеологию в камуфляже можно считать одним из крупнейших изменений за последние полвека, пишет Ричард К. Веддер на страницах The Wall Street Journal.
Как и большинство профессоров экономики, свою академическую жизнь я посвятил изучению экономических и общественно-политических последствий вопросов, охватывающих производство, распределение и потребление товаров и услуг, — известных как политическая экономия. Есть, однако, «политическая экономия» самого акта производства и распространения экономических знаний, а также изучение государственной политики. И в течение моей карьеры, которая продолжается более полувека, изменилась и политическая экономия, и моя оценка ее. Имеем пять изменений, на которые я хотел бы обратить особое внимание.
Уменьшение отдачи от исследований. Главным экономическим принципом является закон уменьшения доходности. Если вы будете добавлять больше ресурсов, таких как труд, на фиксированное количество другого ресурса, такого как земля, то в конечном итоге ваш доход будет расти все медленнее. Еще больше это касается научных исследований. Резко сократились учебные программы (хотя Департамент образования США, который, думаю, может сказать вам, сколько испаноязычных женщин-антропологов преподает в Арканзасе, не публикует регулярные статистические данные относительно учебных программ) — якобы для того, чтобы проводить больше исследований. Но 50-я статья на определенную тему редко когда добавляет к пониманию столько же, как первая или вторая. Марк Бауерлайн из университета Эмори как-то показал, на тему творчества Шекспира публикуют 1 000 научных статей в год — средне по три на день. Кто их читает? Сколько может добавить типичная статья маржинального понимание того, что написал Шекспир 400 лет назад?
Читайте также: Цифровые валюты. Подготовка к безналичному миру
Экономика как идеология в камуфляже. Иногда экономисты, которые становятся известными и популярными благодаря настоящим интеллектуальным инсайдам (как Пол Кругман) превращаются в левых (преимущественно, хотя и не одних только) идеологов. Доминирование левачества в американском научном сообществе частично объясняется экономикой.
Федеральные программы студенческих кредитов, государственные ассигнования, специальные налоговые льготы и федеральные исследовательские фонды для возмещения накладных расходов гарантируют академическое процветания даже в так называемых частных школах. Сегодня для правительства леваковая агенда является большим приоритетом; рентоориентированные же научные работники обычно не кусают руку, которая их кормит. В других «социальных науках» ситуация еще хуже.
Разрыв между экономической реальностью и государственной политикой. Можно привести три примера. Первое, кейнсианская ортодоксия финансового стимулирования 1950-х и 1960-х годов с ее кривыми Филипса и т.п. оказалась поразительно ошибочной. Опыт США 1970-х годов и японское «потерянное десятилетие» 1990-х годов это хорошо демонстрируют. Во-вторых, авторитарные государства с централизованной плановой экономикой, не имеющие частной собственности или свободных рынков (как, например, бывший Советский Союз и Северная Корея), продемонстрировали монументальную экономическую неэффективность и перманентную нестабильность. В-третьих, страны с некоторыми элементами капитализма свободного предпринимательства, но каждый раз с более высоким уровнем перераспределения национального дохода государством начинают экономически стагнировать: Европа — начиная с 1970 года, США — после 2000 года. Впрочем многие экономисты (в том и в Федеральном резервном фонде США) до сих пор отстаивают кейнсианскую политику и экспансию государства всеобщего благополучия — таких как ObamaCare.
Рост количества неуниверситетских научно-исследовательских центров. Этот феномен порожден неэффективностью колледжей и является реакцией на либеральную идеологическую ориентацию. Когда я учился в колледже, где-то в 1960 году, среди немногих условно крупных независимых аналитических центров были Институт Брукингса, Национальное бюро экономических исследований и Институт Гувера. Сейчас таких центров много, среди них — и те, что финансируются правыми для обеспечения интеллектуального разнообразия на национальном и региональном уровне, как Американский институт предпринимательства, Институт Като, Фонд «Наследие», Институт Гартленд и Независимый институт, и десяток аналитических центров государственной политики. Университеты потеряли долю на рынке социально-научных исследований.
Читайте также: Представьте себе экономику без Уолл-стрит
Основная причина экономической немощи Америки: правительственная война с работой. Мои собственные исследования с Ловеллом Галловеєм подчеркивают важность стоимости рабочей силы в объяснении флуктуаций производства и занятости. Если цена на что-то растет, люди этого чего-то покупают меньше, это касается и рабочей силы. Поэтому такие вмешательства правительства, как закон про минимальную заработную плату, уменьшают количественный спрос на рабочую силу, в то время когда высокие налоги уменьшают ее предложение — как и государственные выплаты неработающим.
Одной из причин стагнации жизненных стандартов в США является то, что в январе работающих американцев было на 12,7 млн меньше, чем должно бы быть сопоставимо соотношение занятости–населения в 2000 году. За прошлое поколение страховые иски по потере трудоспособности выросли примерно втрое (несмотря на удельное увеличение техники безопасности на рабочем месте — из-за снижения относительной важности производства и добычи полезных ископаемых); субсидированные правительством студенческие кредиты и гранты переманили молодых американцев от работы; расширенные программы помощи по безработице увеличили время безработицы; и на сегодня продовольственные талоны получают почти на 30 миллионов американцев больше, чем 15 лет назад. Правительство обеспечило гораздо больший доход, который доступен только неработающим. Так что работающих становится меньше. Как заметил Чарльз Мюррей, этот феномен способствовал уменьшению социальной когезии и даже может в главных чертах объяснить электоральный успех Дональда Трампа.
Современные компьютерные технологии и увеличение эконометрического изящества исследований дают временами полезную информацию, как мир работает в экономическом смысле. Но эти достижения, по крайней мере частично нивелируются резким снижением исторического сознания — нынешние ученые со своей ароганцией, порожденной исторической игноранцией, иногда думают, что знают все, часто растрачивая время и энергию на переусвоение уроков, которые ученые с хорошим пониманием экономической истории уже знают. И до сих пор приятно — уже полвека — пытаться противостоять этой игноранции, пытаться научить молодых людей логики системы цен, важности частной собственности и других институтов свободы и процветания.
