Вся история донских казаков отрицает российский имперский миф. На протяжении веков все попытки сделать из дончаков удельных русских терпели неудачу, пишет издание Тыждень.
В 1760-х годах русский генерал Александр Ригельман, будущий автор исторических трудов об украинских и донских казаках, побывал на Дону. Его удивлению не было предела: донцы, несмотря на культивируемые представления о них как про неотъемлемой части русского мира, наотрез отказывались отождествлять себя с русскими. «Кпинят, – писал ошарашенный Ригельман – будто они от каких-то свободных людей, а особенно от черкасс и горных народов взялись и для того считают, что происходят не от московских людей, и мыслят себя только обрусилыми, живя при России, а не русскими людьми, и по такому их воображению никогда себя московскими людьми не называют; не любят, кто их москалем назовет, и отвечают на то, что «я не москаль, но русский и то по закону и вере православной, а не по природе».
А в 1778-м на казацкой раде донского городка Черкасский был наказан казак Данилы Кочергина за то, что обозвал своего зятя «русским человеком». Беднягу утопили в реке – дали вволю воды из Дона напиться», как тогда говорили донцы.
Такое резкое противопоставление себя русским сохранялось в среде донских казаков вплоть до трагического большевистского «расказачивания» на Дону в 1921-1922 годах, да и то несмотря на то, что Московия/Российская империя от XVIII века вовсю пыталась укоренить миф про Донскую землю как органическую российскую территорию.
Российский исторический миф и в XVIII веке, и теперь включает донских казаков, а также соседние яицкое, терское и гребинское казачества в состав «русского народа», стремясь обосновать политику ассимиляции этих казацких сообществ (впрочем, такая же идеологическая схема активно использовалась и в отношении украинцев). Однако казаки Дона, Яика, Терека долго и старательно отрицали свою принадлежность к русскому миру. Если же к этому добавить и украинский характер Кубани, то становится понятно, что историческое развитие огромных территорий на восток от современной Украины – вплоть до Предкавказья – не вписывается в навязываемый Москвой миф про их историческую русскость. Оказывается, что на самом деле из «русского пространства» следует изымать даже просторы, которые казалось, надежно прописаны в нем еще с XVI века. Что уж говорить про современную Южную и Восточную Украину, куда российская загребущее рука дотянулась лишь в конце XVIII века.
Украинский след на Дону. Отправным пунктом появления в мировоззрении донцов стойкого ощущения своей отдельности от русских, а донского региона от Московии стали специфические обстоятельства генезиса донского казачества: громадное расстояние Дона от собственно московских земель и полиэтничность первоначального ядра этого сообщества, сформированного за счет активного перемешивания представителей различных этносов. Этническая терпимость к пришельцам, которые вливались в казачьи ряды, навсегда была визитной карточкой Войска Донского. При этом среди факторов, которые оказали определяющее влияние, весомая роль, если вообще не решающая, принадлежала украинскому казачеству. На момент закозачивания Дона оно уже существовало почти полвека и присоединилось к процессу освоения ближайших степных территорий в самом его начале.
Украинские казаки проникали в этот регион, особенно на Нижний Дон, от первых десятилетий XVI века. Это так крепко запечатлелось в исторической памяти украинского казачества, что даже спустя 250 лет запорожцы аргументировали свои территориальные претензии на земли по Дону тем, что еще во времена гетмана Предслава Лянцкоронского (то есть в 1510-е) «до самой реки Дона запорожские казаки свои зимовники имели». С середины 1540-х, когда полным ходом происходило формирование донского казачества, участие украинских казаков прослеживается очень отчетливо. Ближе к середине XVI века дошло уже до образования выходцами из Украины своих постов на Дону, в частности в устье Северского Донца зимовья отряда путивльского казака Михаила Черкашенина, культовой фигуры для донского казачества. Показательно, что возникло это зимовье во времена, когда донских казаков как таковых насчитывалось совсем мало, а городков на Дону еще не существовало вообще. Очевидно, отряд Михаила Черкашенина был тогда на Дону и на Волге едва ли не единственной значимой военной единицей, а сам атаман воспетый в донских казачьих песнях подобно знаменитого гетману Самийла Кошки в Украине. В 1574 году донские казаки для освобождения его сына Даниила, плененного татарами, прибегали даже к штурму Азова.
Низовья Дона на заре становления донского казачества были хорошо известно не только отряду Михаила Черкашенина, но и другим украинским казакам. В 1559 году через эти территории ходили до Астрахани атаманы Гавриил Слепецький и Семен Высоцкий. Дважды здесь побывал со своим отрядом легендарный князь Дмитрий Байда-Вишневецкий. В 1570-м на обратном пути из-под Астрахани в низовьях останавливался пятитысячный отряд князя Михаила Вишневецкого, с чем даже московские летописи связывают основание городка Черкасский – будущей «столицы» Войска Донского. Да и само название Черкаск прямо указывает на украинские корни города: в Московии черкасами тогда называли украинцев. Логично предположить, что в каждом таком случае какая-то часть украинских казаков могла оседать на Дону. На украинский след указывает также местная топонимика, известна с XVI века: Монастырский остров, Черкасские горы и тому подобное. Наконец, с 1580-х годов источники просто переполнены свидетельствами о пребывании украинских казаков на Донской земле и в прилегающем Поле. Фиксируются отдельные группы украинских казаков и на Волге, а впоследствии на Яику и Тереке.
Вклад из Украины в закозачивание Дона был, несомненно, незаурядным. Украинские казаки явно доминировали в этническом котле, который кипел в Низовьях Дона, где и сформировались первоначальные зародыши донского казачества. Поэтому украинское казачество фактически заложило основы донского сообщества. Это открыто признавали даже российские историки XIX века, которые имели донское происхождение, в частности Пудавов Михаил и Василий Сухоруков. «Черкассы, киевляне, севрюки составляли большинство в зародыше донского казачества», – писал Пудавов, сводя влияние мигрантов из Московии на Нижнем Дону до спорадического. Другой российский исследователь Быкадоров преувеличенно считал, что до 1630-х годов ряды донского казачества пополнялись только выходцами с Украины.
С XVII века начинаются времена особо активных перемещений украинских казаков между Запорожьем и Доном. Они были постоянными и интенсивными, значительно превосходя притоки из Московии. Если оттуда появлялись лишь отдельные пришельцы или немногочисленные ватаги, то с Украины приходили отряды от 300 человек до 4 тыс. И это при общей численности Войска Донского 5-10 тыс. по состоянию на 1630-е годы! Примечательно, что выходцы из Московии концентрировались преимущественно на Среднем Дону, тогда как украинские казаки на Низу, где одни оседали надолго, а другие пересиживали какое-то время. Как оказалось, это имело далеко идущие последствия вплоть до геополитических.
Дон как геополитический перекресток. В стихийном стремлении украинских казаков закрепиться в низовьях Дона воплотилось исконно украинское стремление к освоению побережья Черного и Азовского морей. На протяжении второй половины XVI – начала XVII века существовала вполне реальная перспектива, что низовья Дона станут, подобны Днепровского Запорожья, еще одним форпостом украинского казачества на Степном Кордоне Европы. Однако собственных сил переломить в свою пользу ситуацию у украинцев не хватило – слишком отдаленной была Донская земля, слишком открытой к перекрестным разноэтническим влияниям, чтобы казаки самостоятельно и стихийно превратили ее в еще одно «Запорожье». А тогдашняя украинская элита – князья и шляхта – осталась равнодушной к перспективам на Востоке, не использовала движение украинского казачества и не зафиксировала по украинским меркам такой важный геополитический рубеж, как Дон.
Не увидела своего шанса воспользоваться по активности украинских казаков в поясе Дон – Волга – Яик и верхушка Речи Посполитой. Ведь преобразование Дона на подворье украинских казаков и части украинского мира отрезало бы Москву – стратегического противника Варшавы – от Предкавказья, создало бы еще один форпост на юге против Крымского ханства и Османской империи, а также лишило бы Россию возможности наращивать свою военную мощь за счет казаков с Дона. В то же время это открывало бы большие перспективы для украинской колонизации огромного степного региона между низовьями Днепра и Дона и Волги. Кроме того, достигалось бы существенное смягчение социального напряжения в Украине, создаваемого стремлением казаков превратить свою фактическую роль «людей войны» на права и привилегии, которые приближали бы их статус до положения шляхты Речи Посполитой.
Организационно и финансово поддержав стихийное стремление казаков в сторону Дона, можно было бы время от времени сплавлять туда руками старшины радикальные элементы, параллельно ноббилируя часть верхушки, подобно тому как Габсбурги умели разрядить ситуацию в отношениях с граничарами, балканскими аналогами украинского казачества. Наконец, с большой долей вероятности можно спрогнозировать, что при таких обстоятельствах вызревание системного кризиса пребывания Украины в составе Речи Посполитой неминуемо удалилось бы во времени. А затем в середине XVII века речь Посполитая не потеряла бы решающее оружие против московской экспансии – опора на мощь украинского мира, благодаря чему, как признавали современники, она победоносно заканчивала все войны с Московией и успешно противостояла туркам и татарам.
Однако история не знает сослагательного наклонения действия, и случилось так, как случилось: Варшава близоруко пренебрегла теми возможностями, которые дарило ей казацкое влечение к освоению Дона, а украинские казаки не смогли самостоятельно превратить Дон на свою землю – большинство приезжих не оседала на Дону. Однако и тех, кто там оставался, оказалось достаточно, чтобы радикально повлиять на существо донского казачества.
Благодаря украинским пришельцам в Низовья Дона уже с первых десятилетий существования здешнего казачества прослеживается четкое разделение на низовое и верховое донское казачество. Именно низовые казаки всегда были лидерами донской сообщества. Здесь были заложены донские городки, здесь содержались все «столицы» донцов, здесь со временем возникнет казацкая военно-территориальная структура – Войско Донское – по подобию Войска Запорожского. На Низу всегда проводили казацкие рады (круга), принимали послов, снаряжали свои посольства. Только отсюда отправлялись в военные походы. Для всех соседей поехать в Войско Донское означало идти в Низовья Дона. Низовики постоянно противопоставляли себя верховикам, считая тех неровней себе и нередко называя «воровскими казаками».
Насколько мощным было влияние украинских казаков на зарождение и дальнейшую историю донского казачества, хорошо иллюстрирует реальный статус на Дону запорожцев, которых судьба забрасывала туда в то время, когда уже встало Войско Донское. Пришельцы с Украины могли селиться там и на любое время, жить анклавами во главе со своими атаманами. Источники донесли до нас имена некоторых из них: Яков Шаховничий, Шило, Алексей Шафран, Матяш. Даже находясь на Дону временно, они становились полноправными членами Войска Донского и принимали участие в работе казачьих советов. Иногда количество запорожцев на Дону значительно превышала численность донцов, как в 1638 году (10 тыс. против 5-5,5 тыс.). Атаман украинских казаков Матяш в 1638 году даже пытался провозгласить владением Войска Запорожского крепость Азов, в успешное взятие которой в 1637-м они сделали гораздо больший вклад, чем донские.
Поэтому претензии запорожских казаков в XVIII веке на земли вплоть до Дона опирались на давнюю традицию укорененности украинского следа на его территории. Их не удовлетворяла ни формальная, признанная Россией граница по Кальмиусу, ни фактическая, по Миусу. Они старались упереться в Дон, куда их предки доходили еще в начале XVI века.
Донское казачество как отдельное этносоциальное сообщество
Немалый вклад украинских казаков цементировал причины, по которым донское казачество получило свое отдельное сознание как особое этносоциальное сообщество, отличное от соседей. Донские казаки резко противопоставляли себя московитам, а Дон – Московии. В их представлении «казаки» и «русские люди» (как они называли московитов) – это разные миры, а территория Войска Донского не входит в состав московских земель. В казацких документах Войско Донское последовательно фигурирует как отдельная от Московии и других соседей территориальная единица. Донцы считали своей родиной именно Дон, которого им «без крови не покинуть», а не Московию.
Несмотря на тесные связи с московским приграничьем и более-менее регулярную царскую плату за различные военные и разведывательные услуги, Войско Донское культивировало свою самодостаточность. Донцы сразу оказывали сопротивление, если видели малейшую угрозу суверенитету Дону, даже символическую. Когда царские послы в 1637, 1646, 1648 годах попытались изменить традицию передачи царской платы на донском кругу и заставить казаков приходить за ней к ним на стан, они силой затащили послов к себе. Четко давали понять, что нарушение старины расценивают как покушение на независимость Войска Донского.
Что уж говорить про дерзкие попытки Москвы навязать свое превосходство. В 1592 году казаки отказали Петру Хрущеву, которого царь хотел поставить над ними старшим. Позже они отвергали стремление Москвы заставить их признать подданство последней – присягнуть, поцеловав крест «на царя». Аргументы традиционно искали в древности, замечая: «И целование креста на Дону, как начался Дон, казачьими головами не повелось. Прежним государям старые атаманы и казаки неизменно служили не за крестным целованием». Когда же в 1631 году в Москве донских послов силой (!) принудили к такой присяги, на Дону наотрез отказались признавать легитимность того акта и мотивировали свою позицию тем, что это произошло вопреки казацкому праву – «без приказа нашего Войска». Сверхидея донских казаков заключалась в сохранении самоуправления и неподчинения своих анклавов удаленному и необременительному патронированию московским царем, которое не достигало бы дальше регулярной выплаты жалованья за службу. Любое вмешательство во внутренние дела Дона трактовалось как покушение на суверенитет и отвергалось.
Не случайно Богдан Хмельницкий, сообщая Москве весной 1651 года возможные пределы украинско-московского сближения, говорил, что Войско Запорожское намерено служить царю, как «ему служат донские казаки». В такой способ прозрачно намекалось, что гетман не пойдет на сужение реального суверенитета Гетманщины. Максимум – модель отношений между Россией и Войском Донским, где совсем недавно, в 1648-м, московского посла Лазарева казаки «хотели убить в круге», потом «за ноги приволочити в круг» и в конце «взяли... в круг неволей» – и все это за то, что тот осмелился посягнуть на традиционную процедуру отдавания платы.
Готовы были донцы и до радикального сопротивления московской экспансии. В начале XVII века в ответ на царский запрет поддерживать привычные торговые связи с московским приграничьем они приняли активное участие в Большой Московской Смуте. Во время очередного обострения московско-донских отношений в 1630-1632 годах Войско Донское было готово вооруженной рукой защищать Донскую землю, а при крайних обстоятельств «очистить Дон» и перебраться на Запорожье или даже в турецкие владения. А в 1670-м вспыхнула первая казацкая война под руководством Степана Разина.
Мусульманские соседи и турецкая альтернатива
«Ни одно из соседних государств, кроме Российского, не могло выполнить для донских казаков роль сюзерена», – читаем в современном российском труде про донское казачество. Но такие заклинания имеют мало общего с реальностью. В первые десятилетия XVII века донские казаки пристально присматривались к польскому королю в качестве возможной замены царя в роли патрона Донской земли. И самым красноречивым доказательством является отношение Войска Донского к мусульманских властителям: турецкому султану и крымскому хану. Попутно следует заметить, что это разрушает стереотипное восприятие донцов как непримиримых противников исламского мира.
Несмотря на ярое противоборство с мусульманскими соседями за доминирование на Степном Кордоне Европы, донские казаки вполне серьезно рассматривали возможность перехода под покровительство султана или хана. В частности, в 1626 году под влиянием высокого напряжения в отношениях с Москвой заявляли, что «пойдут в землю турецкого царя» и станут «жить под турецким царем». Подобное заявление они сделали и в 1637-м, после того как овладели вместе с запорожцами крепостью Азов и предсказывали отрицательную реакцию царя. Не случайно и то, что турецкий Хасан-паша в 1630 году предлагал Войску Донскому перебраться в султанские владения на один из островов в Средиземном море.
В конце XVII – начале XVIII века угрозы казаков стали выливаться в реальные шаги, простимулированные религиозной войной на Дону между староверами и приверженцами официального православия. Донцы-староверы ответили на свое поражение и неслыханную жестокость к себе (противники убивали даже младенцев) миграцией к мусульманским соседям. Довольно значительная часть казаков в 1689-1690 годах переселилась на территории, контролируемые крымским ханом и турецким султаном. Одни отряды перебрались в турецкий Азов, другие – Кабарды, а 1 тыс. донцов во главе с атаманом Маноцким отправилась к восточной зоне Северного Кавказа, где осела на реках Кума и Аграхань. И хан, и султан активно поддерживали переселенцев, у них быстро начала формироваться военно-территориальная организация – Войско. Это наносило мощный удар по экспансионистским планам Московии как донского казачества, так и Северного Кавказа, поэтому, перепуганная, она сделала несколько безуспешных попыток вернуть мигрантов. Но делу не помогла даже военная операция, организованная в 1692 году против казаков Кумы и Аграхана.
Более того, дал серьезную трещину и образ царя в мировоззрении донского казачества. Зато начал приобретать положительных черт турецкий султан. И никакое «бусурманство» не стало этому помехой! С фигурой султана донцы связывали возможность восстановить утраченный в пользу Москвы суверенитет Дона. В казацкой среде распространялись призывы, что «когда государь приедет на Дон, мы его приберем в руки и отдадим его турецкому султану, и Дон у них будет по-старому».
После поражения на Дону антимосковского восстания под руководством Кондратия Булавина (1707-1709) на Северо-Западный Кавказ переселилось еще 1,5 тыс. донцов во главе с Игнатом Некрасовым. Попытки Петра Первого добиться от султана и крымского хана выдачи казаков не увенчались успехом. А после провального Прутского похода 1711 года, когда русская армия, возглавляемая Петром I, оказалась в позорном окружении, Российскую империю заставили официально отказаться от своих претензий. Сами казаки во время русско-турецкой войны 1710-1711 годов воевали вместе с крымскими татарами против царских войск. До 1740-го некрасовци жили на Таманском полуострове. Затем, спасаясь от наступления русского войска, перебрались в дунайские владения султана (Добрудже), откуда часть ушла к Малой Азии, осев на побережье Эгейского моря и у озера Майнос.
Восстание Булавина стало лебединой песней донской вольницы, хотя в 1773-1775 годах донцы еще приняли участие в войне под руководством Емельяна Пугачова. Если в 1671-м после восстания Степана Разина Москве удалось заставить донцов целовать крест «на царя» и начался процесс затягивания Дона в империю, то поражение Булавина радикально ускорило маховик разрушения прежнего суверенитета Войска Донского. Исправным помощником империи обнаружила себя старшина, которая на радость Петербурга сломалась, купившись на дворянские права. Она же и стала проводником формирования в среде донцов культа царя, опорой чего был его давний образ как патрона казаков и источника регулярной платы.
Все послабления, к которым периодически прибегал Петербург, начали связывать с «царской милостью», а военные службы опутывать ореолом крупнейшей военной добродетели. К концу ХІХ века сформировался казачий монархизм, который стал визитной карточкой донских казаков. Однако их идентичность, базирующаяся на осознании своей уникальности, не дала им ассимилироваться в Российской империи, разрушая идеологические мифы про древнюю русскость Донской земли и донских казаков как врожденных россиян.
