Нечестность в политике — явление не новое. Но пугает то, как сейчас врут некоторые публичные деятели. А еще — беспорядок, который они могут сеять своей ложью, пишет The Economist.
Когда кандидат в президенты от республиканцев Дональд Трамп недавно заявил, что Барак Обама «является учредителем» «Исламского государства», а претендентка на пост от Демократической партии Хиллари Клинтон — «соучредителем», это озадачило даже кое-кого из его сторонников. Он же не имел этого в виду буквально? Может, предположил ведущий консервативного радиоканала Хью Гьюитт, выдвиженец хотел сказать, что решение Администрации Обамы о скором выводе американских войск из Ирака «создало вакуум», который затем заполнили террористы?
«Нет, я хотел сказать, что он основатель «ИГИЛ», — ответил Трамп. — Он был самым ценным игроком. Я даю ему приз самого ценного игрока. Ей, кстати, тоже даю, — Хиллари Клинтон».
Гьюитта (которому не нравится Обама и который написал книжку, где критикует «эпические амбиции» Клинтон) это не убедило. «Но ведь он им не симпатизирует. Он их ненавидит. Он пытается уничтожить их», — возразил ведущий. «А мне все равно. Он был основателем. То, как он вышел из Ирака, — это и было основанием «ИГИЛ», понятно?» — не уступал Трамп.
Многие в результате этого разговора в очередной раз убедились, что мир вошел в эру «политики после правды». Трампу, похоже, не важно, имеют ли его слова хоть какую-то связь с действительностью, только чтобы они зажигали избирателей. Сайт PolitiFact, который занимается проверкой фактов, обнаружил, что Трамп врет больше любого другого кандидата: например, его утверждение, что «преступность в городских районах поднимается до рекордного уровня», — это игра на беспочвенных опасениях относительно роста масштабов криминала.
Читайте также: Как Европа готовится к возможному президентству Дональда Трампа
Он не единственная публичная личность, которая практикует «постправдивую» политику. В июне британцы проголосовали за Brexit - выход из ЕС, после кампании, основанной на вопиющей дезинформации, в частности на том «факте», что членство в Евросоюзе стоит их стране $470 млн в неделю, которые можно было бы потратить на Национальную службу здравоохранения, или что к 2020 году в Союз может вступить Турция.
Но секундочку! Разве обиженные элиты не всегда поднимают шум, только им не удастся убедить массы в своей правоте? Разве не твердят постоянно, что другая сторона распространяла ложь и убеждала невежд голосовать себе во вред? Кто-то скажет: не исключено, что британским поклонникам ЕС стоит смириться с выбором в пользу выхода, ведь тот стал выражением оправданного возмущения и необходимости вернуть себе контроль над ситуацией, — и эти аргументы не слишком далеки от тех, что мотивируют многих американцев поддержать Трампа.
Действительно, может, в политике и проскакивает где-где какая-то неправда, но, в конце концов, эта публичная сфера вряд ли когда-то и была синонимом правдивости. «Те государственники, которые делают большие вещи, — объяснял своим читателям Макиавелли, — не старались придерживаться данного слова; они умели заморочить людям голову проницательностью и хитростью».
Например, британские министры и премьер-министры, как Энтони Идена во время Суэцкого кризиса, врали прессе и парламенту. Линдон Джонсон — американцам относительно инцидента в Тонкинском заливе, втянув страну во Вьетнамскую войну. В 1986 году Рональд Рейган заверял, что его Администрация не обменивала с Ираном заложников на оружие, а через несколько месяцев спустя признал: «Мое сердце и мои лучшие намерения до сих пор подсказывают мне, что это правда, но факты и доказательства говорят, что это не так».
Факт или фикция?
Следовательно, возникает соблазн отмахнуться от идеи «постправдивого» политического дискурса (этот термин впервые употребил Дэвид Робертс, тогда еще блогер экологического сайта Grist), считая его просто новомодным мифом, который придумали высокомерные либералы и обиженные аутсайдеры, ибо им невдомек, что политика всегда была грязным делом. Но это самоуспокоение.
Сегодня есть серьезные свидетельства того, что не только Америка, но и другие страны сползают в политику, где эмоции берут верх над фактами более спокойно и беспрепятственно, чем до того. При помощи новых технологий, нашествия фактов и аудитории, которая гораздо меньше доверяет, чем прежде, некоторым политикам сходит с рук ложь небывалых масштабов. Если так будет продолжаться и дальше, то влияние правды как орудия, способного решать проблемы общества, надолго ослабнет.
Слова Рейгана указывают на важный аспект нынешнего процесса изменений. В более ранних временах, когда речь шла про политическую ложь, автоматически считалось, что рядом существует и правда, просто ее прячут. Политическую силу имели доказательства, последовательность и научное знание. А сегодня все большему количеству политиков и экспертов на все это наплевать. Им достаточно «схожести на правду» — это термин американского комика Стивена Колберта: идей, которые «выдаются» или «должны быть» правдивыми. Ремесло таких политиков и аналитиков — инсинуации (одна из любимых фраз Трампа — «много кто говорит...»). Они докапываются к источнику, а не точности все то, с чем не соглашаются. А когда расстояние между тем, что кажется правдой, и фактами великовато, пробел всегда можно заполнить удобной теорией заговора.
Этот способ мышления не новый. В начале XIX века кампанию против якобы подрывной деятельности «баварских иллюминатов», а в 1950-х «охоты на ведьм» сенатора Джозефа Маккарти (преследование за антиамериканизм) переживали США. В 1964 году историк Ричард Гофстедтер опубликовал книгу «The Paranoid Style in American Politics» («Параноидный стиль в американской политике»). При президентстве Джорджа Буша-младшего среди левых распространилось смехотворное убеждение (а в Арабском мире считалось общеизвестной истиной), будто теракты 11 сентября 2001 года были «делом рук своих».
Ложью мир пройдешь...
Более того, «постправдивая» политика активно ширится миром. Красноречивый пример в Европе — польская партия власти «Право и справедливость» (ПиС). Она кроме других странных историй распространяет шокирующие повествования о том, как лидеры посткоммунистической Польши сговорились с красным режимом, чтобы вместе управлять страной. В Турции протесты в парке Гези в 2013 году и недавняя попытка переворота породили самые разнообразные теории заговоров. Некоторые из них подхватили чиновники: якобы первые профинансировала немецкая авиакомпания Lufthansa (чтобы не дать туркам построить новый аэропорт, который перетянул бы на себя рейсы из Германии), а последний срежиссировало ЦРУ.
А еще есть Россия. Эта страна (если не брать в расчет Северную Корею) дальше всего отошла от правды как во внешней, так и во внутренней политике. Кризис в Украине дает множество свидетельств: государственные российские медиа подделывали интервью со «свидетелями», которые якобы видели различные зверства вроде распятого украинскими военными мальчика; Владимир Путин без колебаний заявил в телеэфире, что в Украине нет российских солдат, тогда как доказательств обратного уйма.
Читайте также: Ихтамнеты - новый вид войск в России
Кому-то может показаться, что такая дезинформация — это просто возврат к советским практикам. Но тогдашняя ложь по крайней мере производились так, чтобы вид был логичен, как замечает Питер Померанцев, журналист и автор книги о путинской россии «Ничего правдивого и все возможно». В статье, которую в 2014 году он писал для «Института современной России», Померанцев приводит слова одного из политтехнологов президента РФ: в советские времена «даже если власть и врала, то озаботилась тем, чтобы то, что она делала, было «правдой». Сегодня никто и не пытается доказать существование «правды». Можно говорить что угодно. Создавать реальности».
В таком творческом процессе полезно не забывать (Путин, очевидно, забывает), что людям не свойственно от природы искать истину. На самом деле, как свидетельствуют многие исследования, они ее склонны избегать. Люди принимают информацию, которая на них выливается, инстинктивно. А чтобы не верить лжи, надо активно сопротивляться. Обычно человек считает, что информация, которая ему знакома, правдивая; затем произвольно выбирает такую информацию, которая поддерживает его собственные взгляды. В основе всех этих предубеждений лежит «когнитивная легкость» (по определению психолога и нобелевского лауреата, автора бестселлера «Thinking, Fast and Slow» (Мышление, быстрое и медленное») Дэниела Канемана), то есть люди склонны избегать фактов, которые заставляют мозг работать активнее.
В некоторых случаях, столкнувшись с правильными фактами, люди еще больше цепляются за свои убеждения. Это явление ученые Брендан Ніган и Джейсон Рейфлер (ныне в соответствии с Дартмутского колледжа и Эксетерского университета) назвали «обратным эффектом». В своем исследовании 2010 года они произвольно распределяли среди участников газетные статьи, которые поддерживали распространенные, но ошибочные представления про определенные вопросы (такие как «факт» выявления Соединенными Штатами оружия массового уничтожения в Ираке), или статьи, где содержались опровержения. Затем у участников исследования из обеих групп интересовались, насколько они соглашаются с ложным представлением о том, что Саддам Хусейн имел такое оружие непосредственно перед войной, но смог скрыть или уничтожить его до прибытия американских сил.
Как и следовало ожидать, те либералы, что видели опровержение, не соглашались с таким утверждением чаще, чем те, которые его не читали. А вот консерваторы, которые ознакомились с ним, становились даже более убежденными в том, что Ирак имел-таки оружие массового уничтожения. Ниган и Рейфлер считали: необходимо провести новые исследования, чтобы выяснить, действительно ли консерваторы более склонны к «обратному эффекту».
Учитывая такие предубеждения удивляет, что люди вообще могут доходить согласия в любом вопросе, а особенно в политике. Но во многих обществах развились институты, которые допускают существование определенного уровня консенсуса относительно правдивости: к ним относятся школы, наука, правовая система, СМИ. Однако эта инфраструктура продуцирование истины никогда не приближается к совершенству: она может принимать за правду вещи, для доказательства которых нет или не хватает свидетельств; ею постоянно злоупотребляют те, кому она дает привилегии; и самое главное — выстраивается медленно, а разрушить ее можно быстро.
Доверять внутреннему голосу
Политику «постправды» делают две угрозы для этой публичной сферы: потеря доверия к институтам, которые поддерживают ее инфраструктуру, и глубокие изменения в том, как знания о мире доносятся до широкой общественности.
Начнем с доверия. В западном мире ее уровень сегодня рекордно низкий. Это объясняет, почему многие выбирают «настоящих» политиков, которые «говорят все как есть» (то есть так, как чувствуют это люди), а не занудливих публичных деятелей. Британцы думают, что парикмахерам и «дяде с улицы» верить можно вдвое больше, чем ведущим предпринимателям, журналистам и министрам. Об этом свидетельствует недавний опрос, проведенный центром рыночных исследований Ipsos MORI. Когда один из ведущих апологетов Brexit, на то время министр юстиции, Майкл Гоув сказал перед референдумом, что «людям в этой стране уже надоели эксперты», в чем он, возможно, был прав.
Причин такой потери доверия немало. В некоторых вопросах, например относительно диет и питания, эксперты противоречат друг другу больше, чем прежде. Правительства делают эпические ошибки, вот когда уверяют, что вторжение в Ирак, вера в мировую финансовую систему или введения евро — мудрые решения. Но считать размывание веры просто реакцией на трудности этого мира было бы ошибочно. В некоторых сферах нашей жизни доверие к институтам систематически подрывается.
Робертс впервые употребил определение «постправдива» в контексте американской политики в отношении изменения климата. В 1990-х многие консерваторы озаботились тем, какую цену придется уплатить экономике, если серьезно взяться за сокращение выбросов углерода. Менее добросовестные решили подыграть сомнения в самой необходимости климатической политики: они отмечали, что научное обоснование проблемы неполное (а то и коверкали его). В одном из своих докладов эксперт Фрэнк Лунц, который занимается опросами общественного мнения для республиканцев, утверждал: «Если общественность поверит, что научные аспекты вопросы решены, его мысли о глобальном потеплении изменятся соответственно. Поэтому в дебатах надо дальше настаивать на нехватке научных доказательств». Тактика поддавания сомнения и занижение авторитетности в выводах ученых, чтобы истина казалась далекой и недосягаемой, оказалась довольно успешной. По результатам одного социологического исследования, 43% республиканцев считают, что никакого изменения климата нет, тогда как среди демократов таких 10%.
Некоторые консервативные политики, ведущие ток-шоу и онлайн-ресурсы с тех пор включили научный истеблишмент в свой список «мальчиков для битья», где уже записаны собственное правительство, судьи-активисты и мейнстримные СМИ. Таким образом, популистское крыло консервативного движения много приложилось к созданию благоприятной среды трамповской кампании под лозунгом «доверяй только собственным предубеждениям». Кто-то из них уже начинает сомневаться в правильности сделанного. «Мы просто устранили любых арбитров, контролеров... Теперь нет никого, уже ни к кому не подойдешь и не скажешь: смотрите, вот факты», — отметил влиятельный ведущий консервативной радиопрограммы Чарли Сайкс в недавнем интервью, и добавил: «Когда все это закончится, нужно вернуться назад. За все это надо расплачиваться».
Но контролерам было бы значительно проще, если бы не второй весомый фактор «постправдивой» политики: интернет и производные сервисы. Почти две трети взрослых в Америке сейчас получают новости из социальных сетей, пятая часть — часто; и аудитория эта не перестает возрастать. Об этом свидетельствует недавний опрос социологической службы Центра исследований Пью.
Читайте также: Социальные сети перебираю на себя функции новостной прессы
Писать в Facebook, Reddit, Twitter или WhatsApp может каждый. Контент больше не появляется в определенном формате и композиции (как статьи в газете), что помогало бы понять, откуда происходит материал и чего от него ожидать. Публикация может набирать любой формы: видео, графика, анимации. Одна-единственная идея, или мем, может воспроизводиться отдельно от контекста, в котором создавалась. Распространяемость мема стала более важным критерием, действительно он основывается на фактах.
Сейчас мы только-только начинаем вникать в механизм функционирования этих новых СМИ. Один из его критически важных процессов — «гомофильная сортировки», то есть группировка людей со схожими взглядами. Распространение кабельного и спутникового телевидения в 1980-1990-х годах дало возможность подавать новости, «скроенные» специально для канала под конкретный тип потребителя; интернет еще более упрощает эту задачу. Профессор Гарвардского университета Йохай Бенклер в своей книге «Богатство сетей» пишет, что у людей с общими интересами гораздо выше вероятность найти друг друга и собраться вокруг источники информации онлайн, чем офлайн. Благодаря соцсетям участники таких групп могут укреплять убеждения друг друга, не допуская противоречивой информации, и действовать коллективно.
Подкрепленные таким образом маргинальные убеждения могут укореняться и существовать еще долгое время после того, как внешний мир их отбросит и забудет: возьмите для примера онлайн-сообщества, сплоченные вокруг идеи о том, что власть распиливает «химтрейлы» с самолетов, или скрывает доказательства того, что вакцинация вызывает аутизм. Как отмечает профессор политологии из Чикагского университета Эрик Оливер в своей книге «Зачарованная Америка: борьба между разумом и интуицией в политикуме США» («Enchanted America: The Struggle between Reason and Intuition in US Politics»; должен выйти очень скоро), такой способ мышления — это естественная среда для Трампа: когда он горячо пропагандировал фантазию, что Обама не родился американцем.
Принимая во внимание мнения Оливера о все больший вес «магического мировоззрения» среди популистской правой в США, The Economist заказал в YouGov анализ различных элементов магического мышления, в частности веры в заговоры и страх перед ужасами вроде эпидемии вируса Зика или теракта в ближайшем будущем. И здесь, даже после разбивки по партийной принадлежности, вероисповеданию и возрасту, прослеживалась четкая корреляция «верующих» с поддержкой Трампа (см. «А вы поверили бы?»): 55% избирателей, которые набрали положительные баллы в нашем индексе любителей теорий заговоров, голосовали бы именно за него. Среди менее суеверного электората — 45%. В 2012-м эти измерения не составляли статистически весомого прогноза относительно симпатий на президентских выборах Митта Ромни — значительно традиційнішого кандидата от Республиканской партии.
Из маргиналов — на передний край
Онлайн-сообщества, замкнутые в собственных эхокамерах, — это не просто маргинальное явление. К примеру, оппоненты Трансатлантического торгово-инвестиционного партнерства признают, что дебаты по этому вопросу в Австрии и Германии чуть не переросли в истерию, попутно порождая невероятные «страшилки», например что Европу захватит американская хлорированная курятина. По словам одного чиновника ЕС, ответственного за вопросы торговли, «борьба с мифами о ТТІП иногда напоминает противодействие российской пропаганде».
Склонность жителей интернета образовывать замкнутые группы усиливает «пузырь фильтров», как окрестил ее пять лет назад интернет-активист Илай Парайзер. Уже 2011-го он опасался, что поисковые алгоритмы Google (которые предлагают пользователям персонализированные результаты, отобранные с известными системе предпочтениями или предыдущими поисками в интернете) не показывать людям противоречивые взгляды. Вскоре Facebook стал значительно лучше (а точнее-таки хуже) иллюстрацией этого явления. Марк Цукерберґ убеждает, что его социальная сеть не запирает пользователей в их собственном мире. Однако алгоритмы Facebook настроены так, что заполняют ленту новостей контентом, подобным недавних предпочтений пользователя. Например, во время референдума в Британии поборники выхода преимущественно видели материалы в поддержку Brexit; их оппонентам в основном подавали проевропейский контент.
Facebook и другие социальные медиа могут фильтровать новости за их соответствием ожиданиям пользователя. Однако они не умеют отсеивать истинное от ложного. Профессор информатики Филиппо Мэнсер и его команда в Университете Индианы провели эксперимент: на данных сейчас уже не активного сайта Emergent искали различия между популярностью статей с «дезинформацией» и с «проверенными фактами». Исследователи обнаружили, что и одни, и вторые статьи распространялись в Facebook довольно одинаково (см. «Фальшивые друзья»). «Иначе говоря, проверены факты не дают никаких преимуществ», — говорит Мэнсер.
Если Facebook не очень пытается отделить зерно от плевел, то и рынок не слишком старается. Онлайн-ресурсы (например National Report, Huzlers и World News Daily Report) нашли выгодную нишу и вбрасывают фальшивки, которые часто основываются на старых слухах или предрассудках, в надежде на то, что они начнут массово распространяться и набирать просмотры. Вновь открывшиеся рассказы очевидцев чудес, которые совершил Иисус; известный бренд охлажденного чайного напитка, в котором обнаружили мочу; «трансгендерная женщина», пойманная на горячем за фотографированием несовершеннолетней девочки в туалете универмага, — в параллельном мире новостей сгодится все. Много кто распространяет такой контент, даже не задумываясь; о том, чтобы проверять его правдивость, нет и речи.
Частью этой проблемы стали и мейнстримные СМИ, которые ослабли из-за уменьшения аудитории и доходов от рекламы, а теперь пытаются удержаться онлайн. «Новостные агентства слишком часто фигурируют в распространении фальшивок, безосновательных заявлений, смутных слухов и сомнительного вирусного контента, загрязняя этим цифровой информационный поток», — пишет Крейг Силвермен (ныне редактор BuzzFeed Canada) в статье для Центра цифровой журналистики имени Тоу при факультете журналистики Колумбийского университета. Усложняет ситуацию эволюция инструментов, которые отслеживают, на что кликает пользователь, или прогнозируют, по ссылке он перейдет. Фактически это немного проясняет нынешнюю внимание к личности Трампа, говорит Мэтт Гиндман из Университета Джорджа Вашингтона.
Не менее важные экосистемы политических онлайн-групп в правом и левом спектрах, возникших в Facebook. Страницы вроде Occupy Democrats и Make America Great могут набирать миллионы поклонников. Они преимущественно «проповедуют уже обращенным», но могут также формировать нарративы, которые впоследствии выходят в широкий политический мир. Они помогли выстроить поддержку Берни Сандерсу и Трампу, но именно кампания последнего, дружественные СМИ и политические суррогаты — асы эксплуатации социальных медиа и их механизмов.
Яркий пример — недавние спекуляции по поводу здоровья Клинтон. Все началось с видео, где она якобы страдает от судорог: они собрали миллионы просмотров онлайн. «Альтернативный правый» веб-ресурс Breitbart News, который с энтузиазмом поддерживает Трампа (владелец сайта Стивен Беннон прошлого месяца стал «исполнительным директором» избирательной кампании Трампа) подхватил эту историю. «Я не говорю, знаете, что у нее был удар или что-то такое, но это уже не та женщина, которую мы привыкли видеть», — заявил Беннон. Трамп упомянул здоровья Клинтон в своей предвыборной речи. Руди Джулиани, бывший мэр Нью-Йорка, призвал искать видео в интернете, которые распространяют этот слух. Электоральная команда Клинтон жестко раскритиковала то, что считает «полоумными теориями заговора», но сомнения уже ходят и «обратный эффект» набрал размах.
Дмитрий Киселев гордился бы такой тактикой. «Эпоха нейтральной журналистики прошла», — сказал недавно главный пропагандист Кремля в интервью. «Она невозможна, потому что то, что вы выбираете из огромного моря информации, уже и так субъективное». Российское правительство и его СМИ, такие как киселёвская «Россия сегодня», продуцируют постоянный поток лжи точно так, как это делают сайты фейковых новостей на Западе. Кремль использует целые армии троллей, чтобы те воевали от его имени в комментариях в западных сми и твитах. Его прихвостни запустили в социальных сетях тысячи ботов и спамеров, чтобы заглушить другой контент.
«Перенасыщенность информацией — это новая цензура», — говорит Зейнеп Туфекчи, доцент Университета Северной Каролины. Она добавляет, что подобную практику сегодня применяют другие государства. Например, в Китае власть не пытается цензурировать все, что ей не нравится в соцсетях, но часто заполонює их информации, которая отвлекает. Подобно и в Турции после попытки переворота резко возросло количество сомнительных постов и твитов. «Даже я уже не могу понять, что происходит в некоторых районах Турции», — говорит Туфекчи, которая там родилась.
В плюрализме мнений как таковом ничего плохого нет. Активное использование соцсетей — часто положительное явление, ведь дает возможность распространять информацию, которая иначе оставалась бы неизвестной. В Бразилии и Малайзии через соцсети вылилась правда про коррупционный скандал с участием государственной нефтяной компании Petrobras и о разорении государственного инвестиционного фонда 1MDB. К тому же существуют способы отличить правдивую информацию от ложной. Фактчекинговые сайты растут как грибы, и не только в Америке: по данным Репортерской лаборатории при Университете Дьюка, сейчас их уже почти 100. Социальные сети начали тщательнее контролировать свои платформы: Facebook недавно изменил алгоритм, который решает, что увидят пользователи в своих лентах новостей, и теперь будет фильтровать больше навязчивой рекламы. Технология будет совершенствоваться: Мэнсер и его команда при Университете штата Индиана создают инструменты, которые могут, кроме всего прочего, обнаружить присутствие бота, что скрывается за аккаунтом в Twitter.
Истина рядом
Эффективность таких инструментов, фильтров и фактчекинговых сайтов зависит от того, насколько люди пытаются их найти и использовать. А если учитывать природу проблемы «постправды» (эта стратегия срабатывает, потому что дает людям возможность обходиться без критического мышления, а их эмоциями тем временем манипулируют с помощью медиа-инструментов, кажутся правдивыми), таких попыток может и не быть. Альтернатива — забрать у пользователей власть и восстановить прежний контроль за контентом. «Нам следует сделать серьезнее последствия лжи для репутации и изменить стимулы, через которые создаются ложные заявления», — говорит Ниган, профессор Дартмутского колледжа. «Сейчас выгодны сенсации, а не правда».
Но это будет непосильной задачей для остатков прежних СМИ, которые сегодня в финансовом затруднении. Журналист не всегда может высказать собственное мнение о правдивости или ложности информации. А вот процитировать других людей — всегда. В условиях конкуренции на рынке, под которым шатается экономический фундамент, смельчаки, которые открыто называют и разоблачают хронических лжецов и перестают предоставлять им площадки для выступлений, встречаются редко. Однако где будут инструменты для торможения дезинформации, там всегда будет соблазн злоупотреблять ими, и пройдет немало времени, пока люди поверят, что этому соблазну все-таки можно не поддаваться.
Если старым СМИ будет трудно вернуться к роли «защитников правды», то новые пока не внушают большого доверия как альтернатива. Facebook (у него сегодня более 1,7 млрд пользователей во всем мире ежемесячно) и другие соцсети видят себя не средствами массовой информации (а следовательно, в какой-то мере носителями журналистской ответственности), а технологическими компаниями, что работают по алгоритмам. Если же руководствоваться искусственным интеллектом, можно достать катастрофу: недавно Facebook перешел к автоматического наполнения раздела «популярные новости» и распространил фейковый сюжет о том, что в Fox News за «измену» уволили ведущую Меджин Келли.
А еще есть Трамп, у которого 11 млн подписчиков в Twitter, что в некотором смысле автоматически дает ему право контроля. Для него моментом истины может вполне стать день голосования, и он проигрывает. Однако тогда, скорее всего, заявит, что выборы были сфальсифицированы, и этим дальше будет подрывать демократию. В его электоральном лагере это отрицают, но в последнее время появилось много сообщений, что он собирается создать «мини-медиа-конгломерат», нечто среднее между Fox и Breitbart News, чтобы зарабатывать деньги на созданной им политической базе. И хоть бы что опять придумал Трамп и независимо от того, поселится ли он в Белом доме или нет, какое-то время нам еще придется пожить с политикой «после правды».
