На конференции в Джексон-Хоул Эндрю Холдейн из Банка Англии вновь напомнил тем, кто принимает финансовые решения, с чего начался кризис 2008 года, пишет Джон Кей на страницах The Financial Times.
Основными показателями устойчивости банка, которые используют регуляторы во всем мире, являются коэффициенты достаточности капитала, вычисляемые в соответствии с принципами, установленными Базельским комитетом по банковскому надзору – и эти коэффициенты не играли никакой роли в прогнозировании вероятности банкротства финансового учреждения. А простой показатель левериджа банка, который может посчитать любой, кто имеет калькулятор, играл важную роль.
Лидеры финансового мира поддакивали Холдейну, восхищаясь его анализом. Потом они, словно ничего не произошло, поздравили Базельский комитет с прекрасно проделанной работой. Ожидать другого значило бы не понимать сути этих сборов. Их цель заключается не в том, чтобы выявлять и, тем более, решать коренные причины нестабильности в мировой финансовой системе. Их цель – дать политикам и общественности ощущение, что "что-то таки делают", позволяя банкам и регуляторам возможность продолжать действовать в способ, приближенный к тому, как они работали в 2007 году. Мало какой процесс является столь же бесполезным, как заседание Базельского комитета.
Однако анализ Холдейна является фундаментальным вызовом этой ортодоксии. Вероятное объяснение его открытия, что сложные правила хуже, чем более простые, можно найти в законе Гудгарта. Это утверждение впервые выдвинул в 1970-х годах экономист Чарлз Гудгарт в контексте реализации монетарной политики.
Профессор Гудгарт предположил, что любой показатель, принятый в качестве цели, теряет информационный смысл, который, как казалось, делал его важным. Люди меняют свое поведение, чтобы достичь цели. Их реакции изменяют связь между целевым показателем – показателем предложения денег или стоимостью в зоне риска (VaR) – и целью, к которой стремятся политики: доступности кредита или зависимость банка от риска. Целевой показатель становится плохим мерилом успеха в достижении цели, как только его начинают считать таким. Именно поэтому взвешенный на риск коэффициент, рекомендованный Базельским комитетом, который и был целевым показателем для регуляторов, оказался менее надежным, чем показатель левериджа, на который не обращали внимания.
Гвин Беван и Кристофер Гуд показали, как работал закон Гудгарта, когда Национальная служба здравоохранения Великобритании приняла определенные целевые показатели за мерило производительности. Одним из целевых показателей, например, было обеспечить, чтобы на 90% экстренных вызовов скорой помощи реагировали в течение восьми минут. Люди, что работали в этой структуре, поздравили себя с победой, когда скорая помощь выполнила этот целевой показатель.
Но анализ показал, что на немалое количество звонков врачи реагировали в течение семи с половиной – восьми минут. Возможно, цифры были сфабрикованы – часто бывает разрыв между моментом, когда зарегистрировано вызов, и время, когда было предоставлено реальную помощь. Возможно, диспетчер и команды врачей предоставляли приоритет вызовам, в которых ожидаемое время реагирования был около восьми минут, и игнорировали те, что требовали от машины "скорой" длинной или короткой поездки.
Мы этого не знаем. Но мы знаем, что целевого показателя всего достигли, и мы не имеем простого способа выяснить, услуга вследствие этого стала лучше или хуже. Так же и с требованиями к капиталу. Дополнительные сложности взвешивания на риск стимулировали регуляторные манипуляции – создание инструментов, которые переводят активы из одной категории риска в другую, сохраняя при этом их основные экономические характеристики.
Категоризация заставляла банки проводить реверс-инжиниринг продуктов в соответствии с требованиями моделей рейтинговых агентств. Такие сложности уменьшали устойчивость системы. Сложные оценки надежности банков оказались напрасными не через конкретные недостатки в деталях своего строения, а потому, что такая ложь присуща такому способу регулирования. Серьезные попытки укрепить финансовую стабильность должны сосредоточиться на реформах структур и стимулов, а не на тщетных попытках запретить нежелательное поведение, порождаемое плохими структурами и неуместными стимулами.
