Кто помнит блестящие статьи российского философа и политолога Александра Ципка времен перестройки — с убедительной критикой сталинизма и его марксистских источников, — не удивится, вероятно, и его теперешнему, довольно критическому отношению к российской политике в отношении Украины.
Это отношение заслуживает внимания, в частности, и потому, что представляет не так либеральную, как националистическую позицию, и в этом смысле существенно отличается от радикального антипутинизма Лили Шевцовой, Андрея Пионтковского, Андрея Илларионова и других последовательных либералов. Ципко выражает взгляды значительно многочисленной, хотя менее у нас известной группы российских интеллектуалов, неблагосклонных к Путину, но и дальше благосклонных к идее «Русского мира» в его утопической версии, то есть без танков, ракет и «зеленых человечков».
О смертельной угрозе для этой идеи, что исходит от независимой Украины, Александр Ципко (родом из Одессы, кстати) писал еще во время перестройки. А когда в конце 1991-го и угроза стала реальностью, он удивительно проникновенно — значительно проницательнее за всех тогдашних украинских политиков — предостерег: «По сути, если взглянуть на вещи серьезно, на Украине создается теперь второе русское в широком смысле этого слова государство... При желании руководители сегодняшней Украины, если бы не были такие зашоренные [sic!], могли бы так же, как Ельцин, выступать от имени российской (русской) истории и российской (русской) государственности» («Комсомольская правда», 11.01.1992).
Читайте также: Украина сегодня. Россия не отпускает, Европа не принимает, Америка далеко
Прошлогодняя статья Александра Ципко в «Независимой газете» под красноречивым названием «Думающий русский человек не может не быть западником» и ее недавняя, переделанная версия в голландском интернет-издании Raam op Rusland («Окно в Россию») под редакционным названием «Путин мыслит об Украине советскими клише» наглядно показывают характерную для этой среды причудливую смесь довольно смелых и проницательных наблюдений с крайне ретроградными и стереотипными.
Самое ценное, что есть в обоих текстах Ципко, — это действительно глубокое понимание современной российской кризиса не просто как суммы политических и экономических проблем, а как фундаментального кризиса ценностей и связанной с ними идентичности — кризиса самого смысла существования России:
«Прежде всего нам нужен реалистичный образ России и русской нации. Как не было русской нации в классическом, европейском значении этого слова, так нет и теперь. По этой причине победившие в России большевики. По этой причине в России теперь идет непримиримая идейная борьба между сталинистами и антисталинистами, между западниками и новыми славянофилами. По этой же причине произошел уже не только идейный, но и серьезный политический конфликт между теми, кто поддерживает внешнюю политику Путина, и теми, кто, как я, обращает внимание на ее неизбежные негативные последствия».
Здесь, как видим, сформулирована и вторая важная идея: имперская идентичность, которая преобладает в обществе, обуславливает и соответствующее преобладание домодерных имперских ценностей, что на них и идентичность основана, — государственность, авторитаризм, патернализм, коллективизм, антилиберализм. А также — программное антизападничество, которое логически вытекает из общего видения мира и, в частности, Запада как воплощение противоположных, будто совершенно несвойственных России ценностей — индивидуальной свободы, секуляризма, гуманизма, политического либерализма.
Это создает по крайней мере три препятствия на пути российской модернизации. Во-первых, неуместно портит отношения с западными странами, чем усложняет экономическое сотрудничество и получение необходимой технической помощи. Во-вторых, делает невозможным внедрение эффективных моделей управления и экономического управления. И в-третьих, побуждает талантливую, образованную, динамичную молодежь к эмиграции — не обязательно по экономическим причинам, а скорее из потребностей свободы, безопасности и человеческого достоинства.
Читайте также: Что происходит с современным миром?
Третий важный тезис, постулированный Александром Ципко в обоих текстах, касается признания существенных отличий между Украиной и Россией. Автор решительно отвергает путинский миф об украинцах и русских как про «один, искусственно разделенный народ» и обращается при том как в историческим, так и чисто политическим аргументам. В частности, он напоминает, что украинцы и русские фактически вплоть до конца XVIII века развивались в совершенно различных цивилизационных просторах. В одном случае это была польско-литовская шляхетская республика, во втором — ориентальная деспотия, созданная Золотой Ордой на территории Московии. Два века совместного существования украинцев и русских в Российской, а затем Советской империи, безусловно, сблизили их, но никак не устранили унаследованных существенных различий в политической культуре, ментальности, общем образе жизни.
Политически, как пишет Александр Ципко, Россия так до конца и не смогла переварить Украину. Это касается не только ее западной части, которая всегда была ощутимо враждебной к российско-советской доминации, но и, в большой степени, центра страны, где сепаратистские настроения были заметны даже с советских времен». Масштабная русификация украинских городов, хотя и культурно ослабила и психологически травмировала общество, все же не превратила украинцев на русских — точно как англизация не сделала ирландцев или шотландцев англичанами.
«Путин со своим мифом об украинцах и русских как разделенной нации не учел, что главная Украина — Центральная, а тем более Правобережная — куда ближе по настроению к Западной Украине, чем к пророссийскому Донбассу». Однако даже Донбасс, как Ципко замечает, на самом деле не так пророссийский, как антизападный — и в международном плане, и во внутриполитическом. Восприятие желаемого за действительное в сочетании с историческим и политическим невежеством подтолкнуло российских руководителей к аннексии Крыма и разжиганию полномасштабной войны на Донбассе ради фальшивого проекта «Новороссии». Трудно не согласиться с авторским определением этой политики как «психозом иррациональности».
Есть, однако, у Александра Ципко рядом с этими дельными соображениями по крайней мере два тезиса, которые вызывают серьезное неприятие и которые стоит проанализировать подробнее, поскольку они отражают взгляды многих российских и не только российских интеллектуалов. Прежде всего — он явно преувеличивает кажущуюся «вину Запада перед Россией, когда утверждает, что тот «плохо понимает русскую психологию», «не считается с ее психологическими особенностями», «мало думает о достоинстве русского человека» и, вообще, «мало или ничего не сделал для интеграции России в европейский мир на равноправных условиях», а взамен — «начал политику вытеснения РФ с постсоветского пространства».
Все это неправда — по крайней мере если не путать «психологические особенности» с имперской наглостью и претенциозностью, «достоинство» — с ресентиментом, а «вытеснение РФ с постсоветского пространства» — с вполне естественным, суверенным и небезосновательным желанием посткоммунистических государств дистанцироваться от агрессивной и непредсказуемой России и интегрироваться в более безопасный и более развитый евроатлантический мир.
С точки зрения этих стран Запад сделал для России даже больше, чем надо, то есть — чем она заслуживала: передал ей автоматически место СССР в Совете Безопасности ООН, признал единственной наследницей советского ядерного арсенала, реструктуризировал астрономические советские долги, унаследованные Россией вместе с большей частью советской собственности, принял к престижной группе G-7 — хотя ни политически, ни экономически она не соответствовала минимальным критериям пребывания среди семи наиболее развитых стран мира. Евросоюз подписал с Россией отдельное соглашение о партнерстве и сотрудничестве, уступив ее нежеланию (надменном в целом) быть в одном «пакете» с двумя десятками других восточноевропейских, ближневосточных и североафриканських стран, с которыми Евросоюз сотрудничает в рамках т.н. «Европейской политики соседства». Так же и НАТО заключило отдельное соглашение с Россией, поставив свои отношения с ней на более высокий институциональный уровень, чем со всеми другими постсоветскими странами, которые должны были довольствоваться общей для всех программе «Партнерство ради мира». Вопрос про «достоинство украинского (грузинского или какого-либо другого нерусского) человека» Александр Ципко, однако, в этом случае не ставит. Хотя, по большому счету, сам тот факт, что ни ЕС, ни большинство стран НАТО никогда не рассматривали всерьез перспектив членства у себя для бывших российских колоний, как раз и является примером ублажения Западом гипертрофированным российским амбициям счет всякой «неісторичної» мелкоты.
Читайте также: Пока Россия делит Европу, Запад бездействует
Запад на самом деле сделал для России все, что мог (кроме, возможно, должного контроля за отмыванием денег — но это проблема всего Первого мира относительно Третьего, а не только Запада относительно России). Тем временем Россия тоже должна сделать определенные встречные шаги в направлении реформирования своих институтов, так же интеграция даже такого VIP-партнера, как Кремль, к евроатлантическим структурам не могла происходить исключительно на его условиях. И то, что Москва не приняла этих условий в максимально упрощенной и приспособленной к ее «особенностям» форме, не осуществила минимально нужных для интеграции изменений, — отнюдь не вина Запада. Александр Ципко здесь, к сожалению, не только перекладывает ответственность с больной головы на здоровую, но и опасно приближается к типично кремлевской параное, когда пишет, что «американцы тоже во многом способствовали росту милитаристских и антизападных настроений в России» и что Запад пытается «не только отгородиться от России, но и всеми силами способствует ее саморазрушению».
Российская пропаганда подает Украину как объект отношений
Профессиональный политолог, не ослепленный официальной пропагандой и собственными фобиями, не может не понимать, что милитаристские и антизападные настроения в России — это прежде всего или исключительно продукт местных масс-медиа, их бесстыжей, оголтелой антизападной риторики. Он не может так же не знать, что саморазрушение России, то есть страны с крупнейшим в мире ядерным арсеналом, — едва ли не последняя вещь, в которой может быть заинтересован реальный, а не нафантазированный российским телевидением Запад. Ципко, увы, подпадает под влияние господствующих в России конспирационных теорий, бездумно повторяя байку про Запад и демоническую Викторию Нуланд (преемницу не менее демонической Мадлен Олбрайт), которые якобы «активно поддерживали Майдан», чем, собственно, и спровоцировали «крайне отрицательную реакцию не только в России, но и на пророссийском Донбассе».
На самом деле единственное, чего добивался Запад во время Майдана (и Виктория Нуланд как одна из многих его посланниц), — это предотвратить кровопролитие, склонив правительство и протестующих к переговорам и ненасильственному разрешению конфликта. И то, что эти их усилия вызвали крайне отрицательную реакцию» и в России, и на Донбассе, — отнюдь не вина Запада, а исключительно российских масс-медиа, которые денно и нощно эту «реакцию» провоцировали.
По этому поводу я бы посоветовал Александру Ципко посмотреть свежее интервью его земляка Аркадия Островского «Эху Москвы», где тот, в частности, вспоминает, как в марте 2014-го в Севастополе толпы людей праздновали «историческое воссоединение» с Россией и освобождение Крыма от фашистско-бандеровских захватчиков». А когда он переспрашивал, где же те «захватчики» (потому что за две недели так и не удалось ни увидеть), собеседники дружно отвечали: «Как?! Вы что, телевизора не смотрите?..»
Для конспирационного нарратива, созданного российскими медиа, в целом характерно подавать Украину как пассивный объект, а не субъект истории, — такую себе пешку на мировой шахматной доске, беспомощную жертву глобальных игроков, которые в либеральной версии этого нарратива, воспроизводимые Ципко, «одинаково» виноваты в украинских невзгодах: «По трагедии за сегодняшней Украиной стоит вина абсолютно всех игроков большой геополитики». A следовательно, и решение проблемы, по этой логике, зависит не так от противодействия российской агрессию и отстаивание норм международного права, как от абстрактной «рассудительности» («здравомыслия») обоих (!) сторон — так вроде брак «здравомыслия» с обеих сторон, то есть со стороны «властной элиты России» и «современных лидеров Запада», является действительно подобным и сравнительным.
Читайте также:
Второй пункт в рассуждениях Александра Ципко, который разочаровывает, касается его наивной веры в то, что конец СССР был всего лишь исторической случайностью, нефортунным стечением обстоятельств, главным результатом личных ошибок Горбачова и Ельцина. Украина в этом нарративе — тоже случайность, такой себе побочный и в целом нежелательный продукт перестройки и борьбы за власть в Москве: «Мы сами в начале 90-х создали "нэзалежну", суверенную, независимую от нас Украину». Зря, что это утверждение противоречит предыдущим словам Ципко о существенных различиях между украинцами и россиянами, а также про весомую традицию украинского сепаратизма. Оно зато в совершенстве корреспондирует с привязанностью к «Русскому миру» и убежденностью, что все то наследство было достойно сохранения: «После присоединения Крыма к России и рождения антироссийской Украины никакого "русского мира" уже не существует. Великороссы поссорились с малороссами уже надолго. Но надо спасать хотя бы то, что осталось, спасать РФ как наследницу "русского мира"».
Горькая ирония этого призыва заключается в том, что он определенно противоречит предыдущим модернизационным, прозападным авторским декларациям. Ведь сущностно «Русский мир» — это не столько языково-культурный концепт, сколько политико-идеологический, ретроградное и реакционное, связанный с отчетливо антизападными и антимодерными установками.
Двойственность — к сожалению, характерная черта многих российских либералов, которые колеблются между имперскими сентиментами (и ресентиментами) и трезво-критическим подходом к действительности. С одной стороны, они признают, как Александр Ципко, что коммунистическая система была силой навязана восточноевропейским народам после Второй мировой войны, но с другой — не могут никак согласиться, что и сама система тем самым способом была накинута и Украине (и другим российским колониям) на протяжении 1920-х годов. С одной стороны, они вроде и видят фашизоидный характер путинского режима и его все репрессивные акты, включительно с политическими убийствами. А с другой стороны, все еще пытаются убедить и нас, и себя, что «основные завоевания перестройки в России, к счастью, до сих пор сохраняются» и что якобы и до сих пор существуют «политические условия для достойного поведения». С одной стороны, они понимают, что Россия принимает самое активное участие в войне в Украине, где более половины так называемых «повстанцев» в Донбассе — это российские граждане — добровольцы и контрактники, и что без масштабной российской спецопереции (о которой отчасти поведал один из ее активных участников Игорь Гиркин) никакого вооруженного конфликта на Донбассе никогда бы не случилось. Но с другой стороны, они привычно повторяют заезженные штампы про «гражданскую войну» в Украине: «Оснований для такой войны было более чем достаточно, причем оснований внутренних».
Читайте также: Украина является показателем того, как будет выглядеть постамериканского мир
Украина, как и сто лет назад, остается для большинства российских либералов важным вызовом и серьезным тестом, провоцируя острый конфликт между декларируемыми либеральными принципами и остаточными имперскими сентиментами. Для многих из них проблемой является даже невинные слова вроде «независимость» или «самостоятельность» — по отношению к Украине. Далеко не каждый либеральный язык повернется, чтобы произнести их нормальным образом, согласно правил и предписаний русского языка. Ибо не может иметь Украина нормальной независимости. Она может иметь лишь ложную, карикатурную «нэзалежность» и еще более карикатурную, со времен «Белой гвардии», «самостийность». То же и с украинским языком, который не может быть ни языком, ни речью», а только «мовой»; то же и с писателями, которые в Украине никак не могут быть «писателями», а только «письменниками»; и так далее и тому подобное.
В целом, интеллигентный человек, особенно если считает себя либералом, не перекривляет чужих акцентов — ни еврейского, ни грузинского, ни афроамериканского. Ни устно, ни на письме. Ципко это делает, как и большинство россиян, не задумываясь. Хотя задумавшись, понял бы, возможно, что дает волю банальным имперским ресентиментам. Что эмоции забивают рацио и заставляют писать откровенные глупости, вроде: «Вся украинская национальная идентификация выросла из обид на Россию». Ладно, пусть надднепрянцы и действительно (предположим) не имели других причин и оснований для самоидентификации, кроме обид на Россию. А галичане? Которые живых россиян увидели только в 1915 году, во время короткой оккупации Львова российской армией? Откуда взялась их «самоидентификации» — куда более развитая на то время, чем у «обиженных» надднепрянцев?
И наконец — альфа и омега каждого русского националиста: «Украинская идея "нэзалежности" — это прежде всего антирусская идея». Это утверждает не Шульгин и не Дугин, а прозападный либерал с дипломом доктора философии. Который должен был бы по крайней мере методологически различать понятия «антироссийский» и «антиимперский». Тем более, что в той же статье он предполагает, что вот если бы в России пришел к власти не Путин, а Борис Немцов, то Россия бы тогда с Украиной, скорее всего, «вместе двигались на Запад». Означает ли это, что Украина бы отказалась тогда от «нэзалежности»? А если нет, то что бы тогда случилось с ее кажущейся «антироссийскостью»? А может, вообще, не в ней дело?
На самом деле мяч на российской стороне. И российские проблемы с Украиной — это прежде всего проблемы с собой. С собственной идентичностью. С модернизацией. С признанием права украинцев быть другими, иными, вполне суверенными. Как это метко заметил Александр Ципко — несмотря на всю путаницу в его текстах.
Автор: Николай Рябчук | Збруч
