Призрак популизма. Как с ним бороться и как победить

Народ против элиты: таким является сущностное ядро популизма, которое мы можем распознать в основных нынешних декларациях — от «Подемос» до «Национального фронта». Нормой также является то, что воплощение движения возложено на харизматического лидера.

Призрак ходит по миру: это призрак терминологической путаницы. Ибо если что и привлекает внимание в глобальном подъеме популизма, который привел Дональда Трампа в Белый дом и направляет Марин Ле Пен в Елисейский дворец, то это трудность, с которой мы сталкиваемся, чтобы дать ему точное определение. Однако знать, о чем мы говорим, когда говорим о популизме, важно; ибо иначе мы сделаем непригодной категорию, которая является ключевой для понимания кризиса, который переживают западные демократии. Не случилось бы так, что, применяя неподходящие средства, мы в конце концов его углубим! И прибегая, как привыкло, к таким не действующим механизмам принятия решений, как референдум, и перенимая — о загрязнении атмосферы или заранее обдуманной стратегии — элементы популистского дискурса. Поэтому необходимо задать себе вопрос, почему происходит это возрождение, которое одинаково поражает и беспокоит.

Начать надо с объяснения, что популизм не является — как это стало модно утверждать — предложением простых решений для сложных проблем. Если бы это было так, то ни одна из существующих политических партий не могла бы избежать подобных обвинений. Кто пошел бы на выборы, обещая трудные для понимания решения нерешимых проблем? Более того, кто мог бы победить на них, извещая о повышении налогов или про болезненные реформы? Поскольку избирательная конкуренция требует убеждать более сентиментальную, чем рациональную публику, нет политического дискурса, который бы не тяготел к упрощению. Другими словами: в большей или меньшей степени демагогии. Даже замечательный Обама выиграл свои первые выборы благодаря дискурсу сильного эмоционального наполнения: его Yes we can не могло быть менее неточным, ни более действенным. Конечно, есть различия: не все политические акторы являются в одинаковой степени демагогами. Но не здесь мы найдем ключ, который поможет нам отличить популизм от его альтернатив.

Популист — это тот, кто разворачивает антиэлитарный дискурс от имени суверенного народа. Другими словами, тот, кто утверждает, что добродетельный народ является жертвой коррумпированной элиты, которая присвоила народную волю. В конце концов им является тот, кто узурпирует полномочия определять, кто относится к каждой из этих групп: кто есть посполитым, а кто является кастой. Отсюда и то, что содержимое этих сосудов, которые имеют несомненную символическую силу, не является заранее определенным: среди врагов народа могут оказаться предприниматели, иммигранты, журналисты; но народом вполне могут быть, как это часто случается в латиноамериканском популизме, туземные меньшинства. Фактически каждый может курсировать от одной к другой, от народа к элите и наоборот, если он принимает идеалы популизма. Не только значения являются плавающими, когда мы говорим о популизме! «Дело Эспинара» это доказывает: сомнительное поведение превращается в «этическое», когда причастный к делу находится на хорошей стороне линии морального разделения.

Народ против элиты: таким является сущностное ядро популизма, которое мы можем распознать в их основных нынешних декларациях — от «Подемос» до «Национального фронта». Нормой также является то, что воплощение движения поручено харизматическому лидеру, которого — как это блестяще объяснил Хосе Луис Вильяканьяс — его последователи эмоционально наделяют чертами спасителя. К этому надо добавить стилевые штрихи, которые не являются характерными только для популизма, но сопровождают его почти неизменно: провокация, протест, поляризация. Речь идет не только об определенной идеологии в собственном смысле этого слова, речь идет про политический стиль, который могут перенимать как правые, так и левые актеры политической сцены. И который имеет неоднозначный связь с демократией, которую он сопровождает, как написал Бенджамин Ардити, яко призрак: призвать народ к политическому режиму, который, так сказать, держаться на «народном правительстве», — и дальше имеет смысл. И именно таща за эту нить, мы можем найти причины, которые помогут нам объяснить нынешний подъем популизма.

Особое внимание надо обратить на растущую дистанцию, которая существует между гражданином и правительством: несмотря на то, что мы выбираем своих представителей, мы чувствуем, что последние находятся от нас далеко. И это правда! Технократизация правительства является ответом на все большую общественную сложность, что ее гражданин — в общем мало опытный политически — едва понимает и не пытается понять: в 43 % американских избирателей думали, что уровень безработицы в США за годы правления Обамы вырос, тогда как на самом деле он снизился, а половина испанцев не отличает ВВП от ИПЦ (Индекс потребительских цен). Поэтому демократии, чтобы быть эффективными, могут только усиливать свой элитарный измерение в ущерб народному. Маргарет Кенован объясняет это очень хорошо:

«Парадокс в том, что в то время, когда демократия с ее месседжем инклюзивность должна быть понятной массам, идеология, которая пытается залатать брешь между людьми и политикой, искажает (или может лишь искажать) способ с помощью которого демократическая политика неизбежно функционирует». Во время кризиса, когда гражданин чувствует, что элиты не оправдали его надежд, он ополчивается против них и требует — движимый популистским лидером, — чтобы ему вернули его возможность прямых решений. Пусть люди голосуют!

Таким образом усиливается плебисцитарное измерение демократии, которое идет на пользу популистскому лидеру; опуская случай Трампа, мы имеем дело с мастером телереальности. Также свою лепту вносят кризис посредничества, вызванный новыми технологиями, и кризис традиционных партий. В то же время социальные сети усиливают моральный трайбализм и правят с помощью эмоциональных механизмов, которые подчеркивают схожесть, а не на резонах. Из-за этого все чаще говорят о демократии постправды: потому что публичная сфера роздробилась на эмоциональные ниши, где реальность не имеет что сказать. Пока действительность не заговорит, как это случилось в Греции, произойдет в США, если Трамп применит политику протекционизма. Также интересно констатировать, как культурный престиж бунтовщика — канонизированного в кино, рекламе и других средствах коммуникации аутсайдера, который противостоит системе, — также вносит свою лепту в успех популиста, который в конечном итоге продает свой продукт как восстание против истеблишмента. Реформа — это конформизм, неповиновение — это секси.

Имеет ли будущее популизм? Без всякого сомнения, учитывая не такое уж и далекое историческое прошлое. В этом заключается парадокс эффективности демократии должны устранять причины недовольства, из-за которых снова появляется призрак популизма, но для этого нужна политика, которую это недовольство вряд ли одобрит. И, конечно, сами либеральные демократии должны развить собственный эмоциональный репертуар и таким образом одолеть своих врагов. И это, понятное дело, легче сказать, чем сделать.

Автор: Мануэль Ариас Мальдонадо, профессор политических наук в Университете Малаги 

Источник: El País

  1. Последние новости
  2. Популярные новости
Шенгенская виза: категории и оформление рейтинги Украины
Соглашение об ассоциации

О нас

Метки