Представление о том, что экономическая взаимозависимость в Европе может быть преградой агрессии является оптимистичным, но недостаточным, пишет Джон Плендер на страницах The Financial Times.
В то время как Британия отсоединяется от ЕС, а на континенте возрождается национализм, реализм требует, чтобы мы проверили лелеемый, но высокомерный миф о том, что наднациональный конструкт ЕС, называемый большим европейским планом, в течение декад удерживал континент от конфликтов.
Несомненно, начальная стратегия отцов-основателей ЕС, по которой они пытались вплести национальные государства в сеть экономических связей, чтобы исподтишка помочь обеспечить мир, была успешной, принеся рост кооперации между некогда враждебными государствами. Целью, по известной фразе министра иностранных дел Франции Роберта Шумана, было сделать войну “не только немыслимой, но и материально невозможной”.
Все же хитрость имела свои расходы. Она породила в европейской политической элите привычку глубокого неуважения к общественной мысли и демократическому процесса, а также референдумов, которые дают “неправильный” результат. Это важная составляющая ресентимента, что стоит за ростом правых популистских партий в ЕС. А основополагающее утверждение, что внутренняя экономическая взаимозависимость – сначала инспирированный Шуманом французско-немецкий Союз угля и стали в 1950-тых, а потом, ставший еще более шире, ЕС очистил Европу от ее древней вражды, не только задуманная, но и основанная на непонимании связи между экономикой и национальной безопасностью.
Читайте также: Референдум в Великобритании и ловушки прямой демократии в ЕС
Идея о том, что торговля способствует миру достигает по крайней мере 18-го века, когда французский политический теоретик Монтескье, который в книге "De l'esprit Des Loix (“О духе законов”) утверждал, что желание финансовой выгоды может сдержать разрушительную страсть, которая является врожденной для человеческой природы. Эта мысль нашла свой резонанс за Ла-Маншем и превратилась в либеральный интернационализм, который отстаивал в 19-м веке английский фритрейдер и антиимпериалист Ричард Кобден. Его наивысший подъем приходится на публикацию в 1910 году книги "The Great Illusion" ( “Великая иллюзия”) Нормана Ангелла, британского политика, который утверждал, что экономические расходы на победу в войне всегда превосходили достижения. Многие истрактовали его тезис будто война – бесполезная вещь и поэтому маловероятна. Разочарование пришло в 1914-ом.
И тем не менее представление о том, что экономическая взаимозависимость является преградой агрессии подтвердило свою жизнеспособность. Вдохновив отцов-основателей ЕС, оно также появилось в официальных заявлениях Мировой организации торговли. Много ученых, включая нобелевского лауреата экономиста из Йельского университета Роберта Шиллера, твердо верят в него. И действительно, в этом тезисе есть элементы правды. Экономическая взаимозависимость несомненно увеличивает экономические потери в результате конфликта.
Однако другие факторы предлагают лучшее объяснение послевоенного мира. В опасном ядерном контексте послевоенного периода существования общего врага во время Холодной войны помогло сблизить Францию и Германию. Укрощение межгосударственных противостояний также усиливалось военным зонтиком США. Более всего, Германия, которая потерпела ужасных поражений в двух мировых войнах, разумеется, не имела ни малейшего желания навлечь на себя третью катастрофу. В обозримом будущем в ЕС аппетит к конфликтам серьезно уменьшился. Для популистских партии врагами в настоящее время является глобализация, иммиграция, Брюссель или что-то другое, что воспринимается как угроза национальной идентичности.
Читайте также: Почему популисты - это плохие политики в Европе
В жестком мире за пределами ЕС мало что указывает на то, что экономическая взаимозависимость является мощным сдерживающим фактором военной агрессии – об этом свидетельствует российское вмешательство в Крыму и восточной Украине. Еще раз национализм избил экономические интересы.
Более тоньше взаимодействие между политикой и экономикой в ЕС касается Еврозоны. Здесь экономическая взаимозависимость оказывается готовым рецептом для увеличения трения. По сути, старый баланс политики силы в Европе был интернализирован в рамках неустойчивого валютного союза, но с той разницей, что Германия стала гегемоном, настаивая на жесткой экономии во время кризиса Еврозоны и фиксируя рекордные профициты текущих счетов. В ситуации отсутствия соответствующей инфраструктуры – общей фискальной политики, полного банковского союза, мутуализации долговых обязательств – единая валюта стала механизмом для формирования эндемичных дисбалансов.
Это перекликается с мыслями Кобдена, как Джона Кейнеса, который на лекции в Дублине в 1933 году доказывал, что свободная торговля в сочетании с мобильностью международного капитала была готовым рецептом для “напряжения и вражды”.
Со времен своего основания, Европейский Союз, бесспорно, достиг много. Но представление о том, что этот союз является главной силой для мира и стабильности в послевоенной Европе, является дикой ошибкой, усиленная экономическая взаимозависимость стала теперь рецептурой политической и экономической турбулентности. Когда политическая элита размышляет теперь над ростом правого популизма, ей не следует забывать как часто в европейской истории идентичность торжествовала над интересами. Война между странами-членами ЕС остается немыслимым из упомянутых немифологических причин. Уход же во вредный протекционизм – это другой вопрос.
