Европа: от решения к проблеме

Европа становится серьезной проблемой с все большей пропастью между теми, кто видит в ней место убежища, и теми, кто боится потерять свою национальную идентичность, пишет Хосе Мария Карраскаль для ABC.

Решением является не меньше Европы, а больше Европы, то есть больше, а не меньше демократии, не забывая о афинскую максиму о том, что демократия также имеет свои пределы.

Видимо, самой повторяемой цитатой Ортеги является «Испания – это проблема, Европа – решение». По крайней мере так было для нескольких поколений, включая с моим, и я до сих пор время от времени привожу ее, хотя каждый раз с меньшим энтузиазмом. Логично. Европа и дальше является мечтой миллионов африканцев, азиатов и даже латиноамериканцев, на чьих глазах их страны из обетованных земель превратились в рассадники конфликтов, однако она уже не та, что была. Почему? Чтобы ответить на этот вопрос, сначала мы должны выяснить, что такое Европа.

Географически она является самым западным полуостровом Евразии, с морем посередине, «Средиземноморским», вокруг которого состоялся крупнейший из всех, которые можно вспомнить, взрыв науки и культуры, за что Европа и стала играть ведущую роль в истории, как и заслуживает так называться. Это правда, что в Азии развились масштабные культуры и цивилизации – индийская, китайская, вавилонская, персидская, к которой надо добавить исламскую. И это были «закрытые» культуры – я опять использую термин Ортеги, которому бы сейчас упрекнули за «евроцентризм» или даже «ксенофобию», – однако он описывает отличие от других культур, которые исчерпывают сами себя, достигнув максимального уровня экспансии. Тогда как западная культура не знает границ, по крайней мере так было до сих пор, и даже подхватывает от других культур все, что ее интересует, – чтобы и дальше идти вперед. Это обусловлено тем, что она не ограничивается одной расой, религией или территорией. «Греками есть все, кто разделяет эллинскую культуру», – говорил Исократ. Ее принципы являются одновременно твердыми и гибкими: «Человек есть мера всех вещей», а это ведет к «ничто человеческое не есть мне чужое» и «я знаю, что ничего не знаю», что побуждает ее все открывать.

Пользуясь такими простыми постулатами, западники в конце концов освоили земли и моря, подводные глубины и межпланетные полеты, абстрактное искусство и квантовую физику, холод и жару. Поэтому ничего удивительного, что Европа стала большим искушением как для Азии, так и для Африки, и что «похищение Европы» превратилось в мифологическую фигуру и едва не стало действительностью. Я имею в виду не только греко-персидские войны с такими легендарными эпизодами, как Фермопилы, Саламин и Платеи, в которых греки показали свое превосходство над персами как в мышлении, так и в храбрости, но также мусульманскую агрессию во время упадка Римской империи – если бы ее не остановил при Пуатье Карл Мартел, сейчас Европа говорила бы на арабском языке и поклонялась бы Магомету. Или позже, когда турки подошли к Вене, что его спасли польские эскадроны. Европа спаслась от всех этих атак и одновременно делала шаги в искусствах и науках, открытиях и исследованиях, политике и праве и царила миром.

Среди взносов западной культуры в прогресс человечества на первом месте фигурирует демократия, о престиже которой говорит тот факт, что даже диктатуры уверяют, что являются демократиями, как это было с печальными «народными» демократиями, когда Советский Союз господствовал над половиной Европы и значительной части Азии. Появилась она в Афинах, и современным грекам простили часть грехов благодаря этой гениальности их предков – потому что другой менее плохой формы правления изобретено не было. Но насчет этого есть много преувеличений. В Афинах впервые опробовали «правление народа» – с двумя палатами, судами, партиями и архонтами, которые в конце концов стали правителями.

И ограничивалось оно «гражданами», чистокровными афинянами, которые составляли меньшинство по сравнению с метеками, которые, хотя и были свободными, не имели гражданских прав и состояли из торговцев и ремесленников, а также вольноотпущенников, освобожденными рабами и собственно рабами, которые были собственностью своих хозяев, хотя их условия жизни не были такими тяжелыми, как в других местах. То есть «власть народа» не была такой. И была одна деталь, которая усиливала это: когда демократия превратилась в демагогию, общественный строй нарушался, а экономика начинала идти на спад, афиняне лечили это довольно грубо – искали «праведника», кого-то известного своим бесстрастием и благоразумием, и объявляли его «тираном», со всей полнотой власти, чтобы он навел в доме порядок. Афинская демократия включала в себя тиранию, хотя тогда последняя не имела нынешнего пейоративный значение. И у них это срабатывало.

Я размышлял над этой особенностью афинской демократии в моменты «демократического кризиса», и, видимо, не я один, ибо потребность в «сильном лидере» появилась в неизменных демократов. И это как игра в рулетку: может удаться или не удаться, и никто не знает, каким окажется тот «сильный лидер» со всей полнотой власти в своих руках. Не говоря уже о том, как от него избавиться, когда его услуги уже не будут нужны. Опыт также не слишком может нам помочь. Нет никакого сомнения в том, что Европа переживает кризис. Достаточно лишь увидеть, насколько мало она теперь весит в мире. Чем это обусловлено, когда только исполнилось европейская мечта о единстве маленького континента? Я крутил это и так и сяк и нашел единственное объяснение: если проблемой Греции была ее неспособность выйти за пределы полиса, города, то с Европой происходит то же самое в смысле государства-нации. Государства-нации препятствуют тому, чтобы созрело европейское государство, объединенная Европа.

Мы это видим в попытке найти национальные решения наднациональных проблем, например иммиграции. Мы, европейцы, боимся потерять свою национальную идентичность из-за подвергшейся массовой иммиграции. И вместо того, чтобы объединиться, мы разделяемся. Вместо того, чтобы открыть границы, мы их закрываем. Конечно, Европа не может открыть настежь свои двери целым континентам, опустошенным войной, голодом и племенной ненавистью, потому что они ее попросту раздавят. Лозунг "Refugee welcome" является таким же несосвещенным, как и лозунг "Refugee go home". Только совместная, скоординированная политика, в которой иммигранты будут придерживаться старой нормы «В Риме поступай как римлянин», интегрироваться в общество, которое их принимает, может быть выгодным для обеих сторон. Однако перегибы, спешка, мгновенные решения, которые являются нормой в наше время во всех странах, приводят к расцвету крайностей. Так же или больше, как наступление ультраправых, меня тревожит продвижение ультралевых, не способных осознать, что их рецепты уже не действуют. Итог: Европа становится серьезной проблемой со все большей пропастью между теми, кто видит в ней место убежища, и теми, кто боится потерять свою национальную идентичность. Решением является не меньше Европы, а больше Европы, то есть больше, а не меньше демократии, не забывая про афинскую максиму о том, что демократия также имеет свои пределы. Чтобы найти баланс между двумя течениями, нам нужны фигуры такого масштаба, который имели те, кто заложил основы ЕС на руинах и пожарищах обескровленной после последней войны Европы. Но их нигде не видно.